если несколько
расовых меньшинств лишатся прав?
Это всего лишь переходный период,
необходимый этап в нашем развитии,
и рано или поздно он закончится.
Да и самому Гитлеру
рано или поздно придет конец.
"Отечество в опасности!
Выступим из тени! Вперед! Вперед!"
Слово "вперед" - вот главный
ключ к сердцу народа.
И вот, ваша честь, история показывает,
каких успехов мы добились!
Нельзя было даже представить себе то,
чего мы достигли!
И это соединение
ненависти и силы в Гитлере,
которые загипнотизировали Германию,
зачаровали весь мир!
У нас неожиданно обнаружились
влиятельные союзники.
Нам стало доступно все,
в чем было отказано,
пока мы оставались
демократическим государством.
Мир как будто сказал:
"Придите и возьмите. Возьмите все!
"Возьмите Судеты. Возьмите Рейнскую
область. Вооружите людей.
А теперь берите Австрию! Целиком!"
Но однажды мы решили осмотреться
и вдруг поняли, что оказались
в еще большей опасности.
Тогда ритуал, придуманный
в этом зале суда,
охватил всю страну как моментальная
всепожирающая болезнь,
а то, что должно было остаться
лишь переходным этапом,
и стало нашей жизнью.
Ваша честь,
я был бы вполне счастлив хранить
молчание на протяжении всего процесса.
Я был бы вполне счастлив
ухаживать за своими розами.
Я был бы даже доволен,
если бы господину защитнику
удалось отстоять мое имя,
пока я не понял, что для того,
чтобы спасти мое имя,
он вновь будет взывать к призракам.
Вы уже видели, как он
мастерски это проделывал
прямо в зале суда.
Он заявил, что Третий Рейх
заботился о благополучии людей.
Он заявил, что мы насильственно
стерилизовали
ради будущего нашей страны.
Он даже осмелился предположить,
что старый еврей
переспал с шестнадцатилетней.
Вновь и вновь все это делалось
во имя любви к родине.
Тяжело говорить правду,
но если Германия и может рассчитывать
хоть на какое-то прощение,
единственный способ для тех, кто знает,
в чем именно их вина, - признать ее
несмотря на неизбежные боль и унижение.
Я вынес свой вердикт
в деле Фельденштайна
еще до того, как вошел в зал суда.
Я признал бы его виновным
вне зависимости от доказательств.
Это был вовсе не суд,
а ритуал жертвоприношения,
и еврей Фельденштайн
стал агнцем на заклание.
Ваша честь, мой подзащитный
не отдает себе отчета в своих словах,
он не осознает, какими могут быть
последствия его высказываний.
Нет, я отдаю себе отчет!
Господин защитник пытался убедить вас,
что мы не знали о существовании
концентрационных лагерей,
не имели ни малейшего представления.
А где же мы тогда были?
Где же мы были, когда Гитлер
изливал свою злобу в Рейхстаге?
Когда наших соседей вытаскивали ночью
из постелей и отправляли в Дахау?
Где же мы были, когда
на каждом немецком вокзале
стояли вагоны для перевозки скота,
заполненные детьми,
которых везли на бойню?
Где же мы были, когда они плакали
и звали нас по ночам?
Разве мы были глухими? Немыми? Слепыми?
Ваша честь, я протестую.
Господин защитник сказал: мы не знали,
что уничтожались миллионы людей;
он пояснил, что нам было известно
лишь об уничтожении нескольких сотен.
И что же, это делает нас
менее виновными?
Пусть мы не знали всех подробностей,
но не знали-то мы именно потому,
что не хотели знать.
- Предатель! Предатель!
- Порядок в зале суда!
Я требую порядка.
Посадите его на место и не выпускайте!
Я скажу правду.
Я скажу правду, потому что
никто не хочет ее знать.
Я расскажу вам, чем было
их Министерство юстиции.
Вернер Лямпе, вот тот старик,
который держит Библию и рыдает,
разбогател на присвоении
собственности тех,
кого он отправил
в концентрационный лагерь.
Фридрих Хофштеттер - настоящий немец,
знающий, что приказ
нужно выполнять неукоснительно,
отправлял на стерилизацию,
словно перед ним
стояли не люди, а цифры.
Эмиль Хан,
дегенерат, продажный изувер,
помешанный на зле
и отравленный собственной злостью.
Но Эрнст Яннинг -
худший из всех,
потому что он знал,
кем были эти мерзавцы,
но оставался в