сердечный приступ.
- Похороны были сегодня утром.
- Как это грустно, терять старых друзей.
А вам случается видеть миссис Бьюфой?
Вы имеете в виду, Майну Пьюрфой?
Нет, это я подумал про Филипа Бьюфоя. Клуб театралов.
Мэтчен часто вспоминает свой мастерский удар.
А воду-то я спустил? Да.
Последний акт.
Сейчас по дороге я как раз заходила узнать, не разрешилась ли она уже.
Она в родильном доме на Холлс-стрит. Вот уже три дня схватки.
Я так ей сочувствую.
Да, а дома и без того детишек полно.
Эти роды у неё очень трудные, мне так сестра сказала.
Ага, вот и он. Мне надо идти к нему. Гремучим змеям, и тем его стоит остерегаться.
- Всего хорошего. Передавайте Молли привет, не забудете?
- Обязательно.
Чай. Чай. Я совсем забыл про чай.
Боже, три дня.
Три дня стонать в кровати.
Просто ужас!
Счастье, что у Молли было легко.
Что-то должны придумать, чтоб прекратить такое.
В жизнь – через каторжные работы.
Старушка в ботинке жила,
Детей у ней куча была.
Готово!
Начисто расхватали.
Небось не ждали такого. Манна небесная.
Потратил пенни и хватит. Получил массу благодарности. Хоть бы покаркали.
Кстати они и ящур разносят.
А как вообще можно владеть водой?
Она никогда не та же, вечно течёт, струится в потоке, ищет в потоке жизни наш взгляд.
Потому что и жизнь поток.
Как того парня звали что смахивал на священника и вечно проходя косился на наши окна?
Слабые глаза. Как-то на пен. Пенденнис?
Память сдаёт. Пен…? Правда, уж столько лет прошло.
Резвятся после кормёжки. Ну что, на кого б нам попробовать?
Я вон на того, в чёрном. Так, пошёл.
Должно быть, интересные ощущения, когда с воздуха.
Эпджон, я и Оуэн Голдберг,
на деревьях возле Гус Грин, когда играли в мартышек.
Они меня прозвали деляга. Как летит время!
Её волосы лежали как на подушке на моём пальто, я подложил руку ей под затылок.
Какое чудо! Небо.
Её душистая нежно прохладная рука касалась меня, ласкала...
глаза на меня смотрели не отрываясь.
В восторге я склонился над ней, её полные губы раскрылись, я целовал их.
Ум-м.
Мягким движением она подсунула ко мне в рот печенье с тмином, которое она жевала.
Радость: я глотал её:
радость.
Юная жизнь, выпятив губки, она прильнула ими к моим.
Губы нежные теплые клейкие, как душистый лукум.
Глаза её были как цветы, глаза, полные желания, возьми меня.
Целуя, я касался её своим горячим языком. Она целовала меня.
Уже вся, поддаваясь, она ерошила мои волосы. Осыпаемая моими поцелуями, целовала меня.
Двадцать восемь мне было.
Ей двадцать три. Когда мы переехали с Ломбард-стрит что-то сломалось.
После Руди никогда уже не получала от этого удовольствия.
Времени не вернёшь назад. Воду не удержишь в ладонях.
Я был тогда счастливей. Хотя был ли это я?
И сейчас я это я ли? А хотел бы? Вернуться назад.
К самому началу. Хотел бы?
Всё это чисто академические вопросы.
Искусство призвано раскрывать нам идеи, духовные сущности, лишённые формы.
Речи Гамлета, глубочайшие стихи Шелли дают нашему сознанию
приобщиться вечной премудрости, платоновскому миру идей.
А всё прочее – праздномыслие учеников для учеников.
Учёные были сначала учениками.
- Аристотель был в своё время учеником Платона.
- Смею надеяться, он им и остался.
А что такое призрак?
Некто, ставший неощутимым вследствие смерти или отсутствия.
Елизаветинский Лондон столь же далёк от Стратфорда, как развращённый Париж от целомудренного Дублина.
Кто же тот призрак, возвращающийся в мир, где его забыли?
Кто король Гамлет?
Представление начинается. В полумраке возникает актёр.
Это призрак, это король, король и не король...
и это Шекспир, который все годы своей жизни изучал "Гамлета", чтобы сыграть роль призрака.
Он обращается со словами роли к молодому актёру:
"Гамлет, я дух родного твоего отца".
Он обращается к сыну,
сыну души своей и плоти, Гамнету Шекспиру,
который умер в Стратфорде, чтобы, взявший его имя, мог бы жить вечно.
И неужели возможно, чтоб тот актёр...
говорил свои собственные слова носителю имени собственного сына...